В течение тысячелетий огромный котел евразийских степей, охваченный невообразимой силой, переваривал миллионы всколыхнувшихся человеческих душ, во все стороны света бросая всплески бесчисленных племен, которые пожирали пространства и многовековые культуры целых народов, а то бессильной волной растворялись бесследно в зыбучем песке покоренных государств, не оставляя после себя ни имени, ни даже эха своего существования. Всматриваясь в эту тьму веков, я думаю — откуда в нас этот искренний интерес к прошлому? Больше всего громадная Азия, как задремавший в тумане тысячелетий Сфинкс, взирает сквозь сомкнутые веки на истерические скачки европейской истории, которая в непонятном танце все время кружит вокруг освободительных походов, революций, республик, мирового каннибализма человеческих войн, а затем — снова религиозные походы, другие революции, опять республики, сызнова утонувшие в крови…

«Почему я не тороплюсь сразиться с тобою, объясню тебе это. У нас нет городов, нет засаженных деревьями полей, нам нечего опасаться, что они будут покорены или опустошены, нечего поэтому и торопиться вступать с вами в бой. Если бы вам крайне необходимо было ускорить сражение, то вот: есть у нас гробницы предков; разыщите их, попробуйте разрушить, тогда узнаете, станем ли мы сражаться с вами из-за гробниц или нет»[1] — так ответил царь скифов Иданфирс послу Дария Гистапа на вопрос последнего, почему он уклоняется от сражения.

Кочевнические цивилизации вырабатывали свои эстетические каноны, которые ярко раскрывали внутренние устремления не только познания окружающего мира, но и утверждения своего собственного места в том упорядоченном космосе бытия. Это был тот самый блаженный момент, когда человек не только создавал облик Бога, но соотносил свою причастность к божественному, являясь частью Его самого. Обращение к художественному творчеству, к искусству позволяло кочевнику это сделать. Какое это было прекрасное и вдохновенное время, когда обожествлялось все живое вокруг!

К сожалению, знаем мы о жизни и духе кочевнических культур чрезвычайно мало. И это не только потому, что письменные источники крайне скудны и преподносят эти культуры обычно в черном, негативном свете, а еще и потому, что наше отношение к кочевникам не выходит из обычных стандартов представления, не иначе как — дикари.

Эти дикари — скифы и савроматы, саки и сарматы, гунны, тюрки и монголы сменяли друг друга долгое время, но при этом всем им удавалось оставить о себе память как об удачливых воителях. Самое удивительное, что их стратегия и тактика ведения сражений были далеки от совершенства, но благодаря умению использовать все преимущества своего образа жизни кочевникам удавалось достигать немыслимых результатов. Пусть успехи эти часто оказывались временными, эфемерными, но они, в очередной раз разгромленные и рассеянные, снова и снова находили в себе силы восстать из пепла и заявить о себе как о реальной силе. Одним словом, номады умели адаптироваться к происходящим переменам и, сделав нужные выводы, то есть усовершенствовав свои прежние методы и тактику ведения войн, возвращали себе утраченные позиции. Перед ними в страхе трепетали величайшие империи мира, с ними старались дружить (а за спиной осыпали проклятиями), перед ними заискивали (при этом люто ненавидели) и слагали о них фантастические небылицы, которые уже генетическими отростками внедрились в сознание наших современников.

Самая правдивая история о кочевниках была написана самими номадами своими курганными погребениями. Конечно, не из-за того Иданфирс презрительно отвечал Дарию, родоначальнику Ахеменидской династии, из опасения, что тот разграбит погребения кочевников (хотя этот лицемерный пройдоха не гнушался обогащаться и мародерством), но смертельное возмездие нависало над теми, кто осмеливался осквернить покой предков, затронуть, хотя бы ненароком, тени великих воителей-царей.

Их кочевые пути-дороги были замысловаты и непредсказуемы. Воля, ветер и внешние обстоятельства диктовали им трассы следований. Единственным союзником во все тысячелетия у кочевников была свобода. Только ей одной они были верны.

Духовная культура кочевников при этом была несоизмеримо выше любых религиозных установлений так называемых цивилизованных стран и народов. Проникновение кого бы то ни было в потусторонний мир было чревато глобальными последствиями разрушения упорядоченного мира!

С легкостью божеств номады давали имена и названия землям, рекам, горам, степям и урочищам. Например, из причерноморских районов кочевники одного из арийских племен двинулись на юг, к тем территориям, которые мы сегодня называем Ираном и Индией. Но сначала местом обитания прикубанских синдов-индов было нижнее Поднепровье, где древние греки еще застали данд-ариев (камышовых ариев). Название Днепр (река) оставлено этими кочевниками. Оно означает буквальный перевод древнего Инда или Синда. Номады несли с собой не только привычный уклад, но и наименование местностей. Так, Синд и Кубха (река и приток) с низовьев Днепра и южного Буга перекочевали сначала на Дон (Синду) и Кубань, а затем стали Индом и Кабулом в северо-западной Индии; река Кабул осталась и в Афганистане, дав впоследствии название городу. Причерноморская Кубань и индийский Кабул имели еще и второе название — Караканда и Хорванд, что в обоих случаях означает «имеющая много рукавов».

В Причерноморье, Средней Азии и Индии осталось немало сходных по звучанию и тождественных по смыслу названий, причем не только отдельных, но и в тех же соседствующих сочетаниях: Синду (река), Силис (соленый), Сокур (каменистый) и Синдху, Слас, Суккур. Лесистые, изобилующие камышами местности и здесь и там назывались Дандака; древние города Апатура и Опатура были на Тамани и в Индии; созвучны имена царей Таксакаса и Палака, Такчака и Палака.

Это только один незначительный пример, но самое важное, что оставили номады Евразии, — это курганную летописную историю. В этой истории еще многие страницы обозначены неясным контуром. Однако мы с огромным интересом следим за поисками этих погребальных объектов, и совсем не потому, что нередко курганы хранят в себе останки прежней кочевнической аристократии или даже вождей, буквально усыпанных драгоценностями, а потому, что за каждым обнаруженным артефактом стоит труд ремесленников, художников, мировоззрение, вопросы этногенеза, идеологии и религиозные культы ушедших в вечность народов.

Если, например, в Греции, Италии, Египте или Нубии гробницы высшей знати группируются в своеобразные комплексы, которые именуются Долинами царей, то на пространствах Средней Азии выделить эти архитектурно-погребальные собрания объектов очень непросто. Они обильно рассыпаны на таких огромных пространствах, где могло бы уместиться несколько Европ.

Изучение курганных погребений, а, по сути — поиски Азиатской долины царей, в Средней Азии начались во второй половине XIX века, после ее присоединения к России. Это открыло новый этап в изучении памятников древней культуры народов, населявших ее огромные пространства.

Впервые вскрытием курганов здесь занимался Н. И. Веселовский, который в 1884 г. был направлен в Азию Рос­сийской археологической комиссией. Особых научных результатов круиз Весе­ловского не дал. Через год он предпринял поездку в Ферганскую долину, где осмотрел сотни курганов, имеющих каменную насыпь и называемых местными жителями курумами, т. е. россыпями камней, или — муг-хона и карахитой-хона. Из ста курумов, осмотренных Н. И. Веселовским, только пять оказались не ограбленными. В них сохранились бусы, мелкие украшения, многочисленная керамика и другие изделия. Однако причислить эти сооружения к искомой Долине царей, даже с очень сильной натяжкой, было невозможно.

Летом 1887 г. Н. П. Остроумов произвел раскопки случайно обнаруженных курганов на Никифоровских землях (участок купца Никифорова был в четырех верстах от Ташкента). Вместе с ним работала группа его сотрудников, чертежи и рисунки делал учитель рисования Ташкентской гимназии Н. И. Иванов, расчистку скелетов производили врач Д. С. Гимер и астроном-наблюдатель Я. Н. Гультяев. Это было первое вскрытие курганов, к которому исследователи подошли с полным пониманием значимости изучаемого ими объекта. Было изучено 20 курганов. Каких либо серьезных находок сделано не было, но впервые встали перед историками вопросы классификации подобных объектов, их датировки и осмысления найденных артефактов.

Естественно, курганы привлекли внимание и местного населения, которое в конце 1880-х и начале 1890-х годов активно занималось разграблением их содержимого. Горячка кладоискательства охватила вначале Токмакский уезд, а затем распространилась на Иссыкульский, Аулиеатинский и Андижанский уезды. В раскопках принимало участие все население этой местности; они производились даже ночью при свете факелов, а в качестве орудий употреблялись все инструменты, вплоть до серпов. Выходы на «раскопки» сопровождались закланием лошадей, баранов или быков.

Подножие Заи­лий­с­кого Алатау, издавна славящееся своей красотой, омывается бурны­ми водами семи горных рек, что дало этим местам соответствующее название — Семиречье. Эта территория могла бы претендовать на место расположения Долины царей, так как была просто «забита» погребальными комплексами. К сожалению, все они находились в «зоне досягаемости» местных жителей.

Узнав о хищнических раскопках в Семиречье, Археологическая комиссия предложила Н. Н. Пан­ту­со­ву обследовать места находок, а он, в свою очередь, поручил это ученому-садовнику Пишпекского городского сада А. М. Фетисову, который и выполнил поручение.

В 1889 г. А. М. Фетисов произвел раскопки кургана Актепе в Чуйской долине, где обнаружил свидетельства погребального обряда — трупосожжения, и трех курганов около г. Алма-Ата, но существенных находок им не было сделано.

Только спустя ровно восемьдесят лет на этом месте были произведены раскопки археологом К. А. Акишевым, который в течение двух лет изучал курган, получивший название Иссык, поскольку он находился в южной части Иссыкского могильника, состоящего из сорока пяти больших курганных насыпей. За это время там же были раскопаны еще четыре больших кургана, но все они были еще в древности полностью разграблены. Однако среди разрозненных остатков костей было собрано несколько десятков мелких золотых бляшек и обрывков листового золота, железная жезловидная заколка, обтянутая листовым золотом.

В разные годы раскапывались и малые курганы. В них были найдены две золотые серьги, украшенные вставками из цветной пасты, призматической формы подвеска, орнаментированная зернью, округлое ажурное украшение, изготовленное из рифленой золотой проволоки, небольшая бронзовая подвеска в виде головы лошади, выполненная в технике рельефа. Эти разрозненные находки, несмотря на свою скудность, свидетельствуют о том, что курган Иссык — не единичное явление, а могильник и в целом является местом захоронения сакской знати.

Однако славу кургану Иссык принесло погребение, обнаруженное южнее основного захоронения, которое было неоднократно разграблено. В этой боковой могиле, случайно не замеченной вандалами, был похоронен воин, лежавший на деревянном полу камеры. Многочисленные золотые изделия и различный инвентарь в большинстве сохранились в первоначальном положении, так как они были размещены в могиле при погребении усопшего.

На костяке и под ним находились предметы украшения одежды, головного убора и обуви, изготовленные из листового золота. Около воина — предметы вооружения, туалета и другая утварь. Золотые пластины, бляхи и нашивки различных форм, украшавшие одеяния и головной убор, позволили ученым провести их детальную реконструкцию. Рядом с погребенным был обнаружен боевой железный меч с остатками деревянных ножен и кинжал, украшенный массивными золотыми бляхами-накладками.

Кроме того, в кургане сохранилось множество глиняной, деревянной и металлической посуды, среди которой особое место занимает серебряное блюдо с рунической надписью, не расшифрованной до сих пор.

Большинство иссыкских изделий изготовлено из металла техникой литья, штамповки, тиснения и гравировки. Художественные артефакты имеют вид круглой скульптуры, горельефа, барельефа и плоскостных силуэтных изображений. Всего было найдено около 4 тысяч изделий. Все эти находки ученые считают изделиями местных мастеров.

Сакское искусство «звериного стиля», обнаруженное на кургане Иссык, — это синкретическое искусство, сплав двух компонентов: самобытного и заимствованного. Однако в нем, как и во многих древних произведениях искусства других народов, трудно провести резкую грань между компонентами, настолько они тесно переплетены и слиты воедино. Иссыкское искусство создает впечатление давно оформившегося, целостного и, в отличие от скифского, менее эклектичного. В составе произведений из кургана Иссык нет предметов переднеазиатского происхождения, но есть значительное количество предметов, изготовленных под сильным влиянием художественных особенностей и технико-стилистических приемов искусства Передней Азии. На ранних этапах формирования этнического самосознания — в VIII–VI веках до н. э. в искусстве скифов преобладает так называемый «звериный стиль». И хотя речь идет об изображениях животных, однако далеко не всякое такое изображение можно считать памятником «звериного стиля». Определить это направление — конечно, в известной мере схематично — можно примерно так: «звериный стиль» — это изображение строго определенных видов животных в традиционных позах, число которых довольно ограничено, выполненное в определенной стилистической манере и служившее для украшения определенных категорий вещей.

Как считает К. А. Акишев, среди этих предметов, выявленных им в кургане Иссык, есть явно заимствованные мотивы иранского искусства, где актив­но используется подчеркивание мелких деталей тела животных. Однако искусство «звериного стиля» в Сибири и Туве, в Средней Азии и Казахстане, в Причерноморье и в Подунавье появляется внезапно в развитом виде. Была ли позаимствована идея этого стиля из пространств Ближнего Востока, остается пока загадкой. Но степные торевты в корне переработали «звериный» стиль и по форме, и по содержанию с уже известных ранее образцов Востока. По сути дела, в Евразии VII–II вв. до н. э. — это новое искусство, с новыми образами и мотивами, с новыми сюжетами и композицией, отражающими местную среду и отвечающими конкретным этнокультурным традициям.

Вероятно, каждая этническая среда вкладывала новые религиозные понятия в образы зверей и сюжеты. В итоге искусство «звериного стиля» наполняется новым содержанием, соответствующим социально-экономической развитости того или иного общества.

На территории Евразии в скифо-сакское время существовало несколько художественных школ. Одной из них и является семиреченская школа мастеров-ювелиров. «Звериный стиль» в последующее время претерпевает существенные изменения. Реалистичная форма искусства этого стиля уступает место все большей и большей стилизации и в итоге переходит в беспредметный орнаментализм, в первых веках нашей эры заменяется вычурным полихромным стилем. Позднесакская стилизация зооморфных образов — формально упадок «звериного стиля», но она же является в более широком историческом контексте в развитии изобразительного искусства его еще более высокой ступенью.

Иссыкский могильник — один из многих подобных ему, существующих в данном регионе, состоящих из курганов племенной знати, расположенных по берегам горных рек, стекающих с северных склонов Заилийского Алатау и впадающих в реку Или. На западе от него на берегу реки Талгар находится Новоалексеевский могильник, далее в этом же направлении — курганные могильники по берегам рек Большая и Малая Алматы, Кескелен, Курты. В настоящее время от них сохранились лишь единичные курганы. На севере и востоке — известные могильники Бесшатыр на левом берегу реки Или и Каракемер на правом берегу реки Тургень. В сакском некрополе Бесшатыр, на площади в 2 квадратных километра, сосредоточено 18 курганов кочевой знати диаметром от 8 до 70 метров и высотой от 2 до 20 метров, которые решено было сохранить как уникальный культурно-ландшафтный комплекс. Большие сакские могильники располагаются по берегам рек Чилик, Чарын, Кегень, Кар­кара, северо-восточнее — по верховьям рек Ка­ра­тал, Аксу, Лепсы, Аягуз, доходя до известного могильника Чиликты (Зайсанская котловина) и знаменитых Пазарыкских курганов (Горный Алтай). Изучение этих курганов показало, что все эти могильники объединяет единство основных компонентов культуры. Это единство может быть объяснено не только примерно одним уровнем социально-экономического развития, одинаковым образом жизни, но и этнической близостью племен. Последнее может быть распространено на более обширную территорию, включая южную Сибирь и Туву.

Как бы нас сегодня не поражали богатые и художественно роскошные одеяния, все равно курган Иссык никак нельзя отождествить с погребениями в Долине азиатских царей. Да, этот «золотой воин» — из круга племенной знати. И все же это не самая высшая иерархическая личность…

…Получив от военного инженера П. С. Нечогина сведения об открытых в 1850 году в Семиречье в районе г. Копала древностях, якобы буддийских, Российская археологическая комиссия поручила тому же Н. Н. Пантусову заняться проверкой этих сведений путем раскопок нескольких курганов в урочище Кызылагач к северо-западу от Копалы. Раскопки пяти курганов в 1890 году не подтвердили сведений П. С. Нечогина и дали лишь фрагменты костей человека, животных и черепки посуды.

В этом же году Е. Ф. Каль по предложению Архео­ло­ги­ческой комиссии обследовал могильник на возвышенности Малый Бурул в Аулиеатинском уезде, в котором местное население хищнически раскопало более ста могил. Серебряные и золотые вещи кладоискатели переплавили в слитки, один из которых достигал нескольких фунтов. Но вот напасть — поиски Е. Ф. Каля не увенчались успехом: погребения ему не удалось найти! Исследователю фатально не везло. В местности Джитытепе Е. Ф. Каль обследовал курганы с каменными оградками. Раскопки одного из курганов ничего не дали: он был полностью разграблен.

Спустя три года, в 1893 году, впоследствии известный исследователь восточных древностей Н. П. Ост­роу­мов производил раскопки кур­ганов в селении Мамаевка и около Чим­кента. Во вскрытых могилах, обложенных сырцовым кирпичом, скелеты лежали по два и по четыре, головой на северо-восток. Трупы были положены на слой гальки или битых черепков керамики, но никаких находок инвентаря обнаружено не было.

Грабители могил, вероятно, продолжали злорадно посмеиваться над неуклюжими попытками научных исследователей в их розысках, когда в ноябре 1897 года в 15 верстах от г. Аулиеата В. Панков приступил к вскрытию кургана, который безуспешно раскапывал до него Е. Ф. Каль. Но рок потенциальной неудачи нависал над этими работами. Докопав траншеи своего предшественника, В. Панков нашел только два камня! Исследователь, обескураженный итогами своих поисков, «ударился» о найденные камни и соизволил раскопать курган с огромным количеством камней в насыпи. Точнее, вся насыпь состояла из камней. Ниже уровня земли найдены были несколько фрагментов костей скелета. Инвентарь не был обнаружен…

На средства той же самой Российской археологической комиссии в 1897 году врач Пишпекского военного госпиталя Ф. В. Поярков произвел раскопки четырех курганов около села Лебединка Токмакского уезда, два из них содержали в себе парные подбойные могилы, устроенные в западной и восточной стенках дромоса. Вход в подбои был заложен кладкой из сырцового кирпича. В третьем кургане каждая из двух могил имела свой особый колодец, между которыми находилась грунтовая могила. В четвертом же кургане оказались всего одна подбойная могила в центральной части и две грунтовые могилы под западной полой кургана. Все скелеты погребенных здесь людей лежали в вытянутом положении на спине, головами на север. И опять никаких вещей обнаружено не было. Раскопанные Федором Поярковым курганы историки М. В. Вое­водский и М. П. Грязнов датировали первыми веками нашей эры.

В 1898 году в верховья реки Талас для разыскания и производства раскопок древних памятников прибыла экспедиция, снаряженная Финно-угорским ученым обществом, в составе Г. Гейкеля, К. Мунка и О. Доннера. В помощь экспедиции был командирован уездный начальник В. А. Каллаур, который нашел в этом районе камни с руническими надписями. Однако экспедиция даже не пыталась датировать раскопанные курганы и ограничилась лишь их описанием. Только через пятьдесят лет раскопанные тогда в Айри-таме и Чим-тюе курганы замечательный археолог А. Н. Бернштам отнес к раннесакскому периоду — VIII–VII векам до нашей эры.

Казалось, что Клио кокетливо насмехается над нерасторопными попытками исследователей проникнуть в дебри древней Истории. Такими результатами «одарил» уходящий ХIХ век искателей Долины азиатских царей. Секреты царя Иданфирса были не только не разгаданы, но и не поняты, поскольку неясные силуэты кочевнического мира так и не прояснились для исследователей истории. Азиатские номады были все еще мифами, доносившими отголоски былых таинственных и величественных культур. Наступал новый, ХХ век со своими трагедиями и потрясениями, новыми небывалыми открытиями и новыми, еще более интригующими загадками…

Продолжение следует…

[1] Геродот. «История в девяти книгах». IV, 127.