Если кто-то считает, что на Олимпе живописного искусства Узбекистана не так много вакантных мест, то это совершенно неверное представление о современном творческом потенциале страны. И чем больше и внимательней я всматриваюсь в нынешнее российское живописное творчество, тем больше, по-моему, мест появляется на Узбекистанской вершине искусства. Вот уж поистине – ученики, встав на плечи своих учителей, достигают подлинно грандиозных высот!

Несмотря на то, что я очень критично отношусь к искусству некоторых моих соотечественников, не могу не отметить, что все Центральноазиатские республики вместе взятые, не имеют того потенциала прекрасных творцов в области живописного искусства и скульптуры каким обладает и, к сожалению, не всегда верно оценивает, сам Узбекистан.

Среди действительно ведущих художников Республики Ахмад Бабаев считается высоким профессионалом, таким каким, как говорится «днём с огнём не сыскать», поскольку разностороннее сочетание многих художественных и вместе с тем человеческих факторов в одном человеке, случается в Истории не часто. Произведения Бабаева всегда узнаваемы, ибо они настолько своеобразны именно личностными манерами изобразительного языка, который вы не найдёте ни у кого другого. Не многие современные художники Республики обладают этакой творческой неповторимостью.

Живописный язык Бабаева, как истинно восточного художника, ярок. Он как будто насыщен солнечной красочностью, расцвечен сказочной аурой, но в то же время, по бытовому восприятию, приземлён до полного понимания любым зрителем. И в этом, вероятно, сила творческой индивидуальности художника. Иногда он напоминает мне того самого юношу из картины «Привратник» (2011 г.), открывающего дверь зрителю. Куда ведёт эта дверь? Для каждого смотрящего в свой собственный мир, в свою Судьбу либо в мир, где дорого уведёт вас к новым непознанным пока ещё истинам. И что бы там не говорили, но все истинные смыслы жизни приводят нас к поиску гармонии, душевного равновесия и познанию красоты. Не красивости, которой мы сейчас себя окружаем, а в подлинной Красоте, которая присуща только разумности.

Можно ли назвать творчество Ахмада – «энергоёмким»? Вне всякого сомнения! Хотя это определение и «сухое», по своей технической конструкции, но та энергетика, которая заложена во многих работах Бабаева, просто заряжает зрителя массой положительных эмоций. Экспрессия цвета, символическая поэтика образов, движения мысли в его полотнах вводит художника в объединение ведущих живописцев страны. Правда, понятие «объединение» для Ахмада Бабаева, как бы и не существует. Он, всё же, по образу жизни – индивидуалист, что, впрочем, не мешает ему заниматься преподавательской работой в национальном Институте живописи и дизайна им. К. Бехзада, воспитывая исключительно талантливых, но совсем юных художников. Правда, в том, что сегодня учителя не могут давать уроки без учебников. Они могут только пересказывать содержание учебника, но тогда не понятно – зачем нужны учителя, если знания, которые они дают спокойно можно прочесть самим учеником?

Сегодня история, даже самая недалёкая, очень быстро забывается. Виновато ли в этом быстротекущее время? Не думаю. Но вот гнаться за изменчивым временем – это не генеральная цель искусства. Конечно и современность, и актуальность того или иного произведения искусства не гарантирует того, что оно будет востребовано, интересно зрителю. Но не, потому что зритель примитивен и недалёк в своём интеллектуальном развитии (хотя и это тоже факт часто, практически, неоспоримый), а в связи с тем, что наше мышление часто рассчитано на привычные стереотипы. От этого трудно избавиться, особенно тогда, когда чиновники делают всё для того чтобы превратить людей в потребительских идиотов. Зомбирование происходит повсеместно стоит только включить «ящик с голубым экраном», спуститься в метро, открыть любую страницу наших многочисленных газет и журналов и так далее, далее, далее.

Конечно, Бабаеву трудно преодолеть существующий сегодня в наших вузах существенный недостаток: дисциплинарный солипсизм. Этот ярлык хорошо известен учёным-гуманитариям и означает феномен «слепоты» в отношении проблем, так или иначе выходящих за пределы их дисциплинарной специализации и требующих для своего решения не просто дополнительного исследования, но дополнительного обучения и навыков. Однако ограниченность своей специализации преподавателям не даёт ощущать, как правило, на этом этапе профессионального роста, когда они уже не способны к выходу в иные дисциплинарные области. Увы, шаблонами в преподавательском процессе пользуются обыкновенно «остепенённые» и оттого консервативные учителя, предпочитающие спокойствие, с таким трудом созданного (или купленного), положения и не понимающие никаких инноваций, выходящих за рамки ими зазубренных дисциплин.

У Ахмада Бабаева видна своя независимая позиция, совершенно другое мышление, другой подход к истинному творчеству, другая жизненная философия, в конце концов. Он не идеализирует ни один, ни какой-либо другой период в истории Республики. Художник думает и мечтает только о том, что всё равно настанет время, когда государство будет для человека, а не наоборот.

О поэтике Ахмада, наполненной философскими размышлениями, можно было бы говорить очень много, объёмно, но строки его поэтических заметок, как моментальных эмоциональных этюдов, только дополняют содержание картин. Естественно, что вся эта поэтическая рапсодия, разбросанная в подписях к картинам, канет в Лету. Останутся одни полотна, которые разными во времени и интеллектуальному уровню искусствоведами, критиками искусства будут толковаться по разному и, вероятнее всего, не так как мыслилось самому художнику. Но и это будет объективным фактом, ибо каждое Время диктует свои понятия и смыслы.

Практически все его произведения пронизаны искренней любовью к женщине, к её неимоверно трудному жизненному пути, который был Природой дан. В искусстве нет демократических тропинок и путей. Ведь саму демократию совсем не интересует Истина, как и Справедливость. Главная идея демократии – целесообразность.

Примитивизация типа личности, которая наблюдается с всё большими масштабами в республиках Центральной Азии, совсем не способствует развитию и инновациям. Тем более в такой области культуры, как живописное искусство. Утверждавшаяся в XIX веке идея автоматического прогресса в природе и обществе, на поверку оказывается фикцией. Трудно говорить о прогрессе в эпоху мировых войн, тоталитаризма, деспотии диктаторских режимов, расистского безумия или терроризма. Тем более что искусство жанровой живописи, где клокочет, кипит жизнь, где мир простого человека поднят до высочайших уровней философских тенденций благополучно скончалось вместе с самим понятием Искусства с момента получением независимости этих республик. Отныне Искусство превратилось в прокламативную листовку, в которой политические негодяи с пафосом призывают к патриотизму, а по сути – к завуалированному национализму.

Вокруг работ Бабаева тихой сапой проникают споры, определения, какие-то теории. Определить творчество Ахмада как романтический символизм на благотворной почве классического реализма, разумеется, можно. Но есть ли в этом какой-нибудь смысл?

«Что хочет сказать определение? Оно не говорит ничего. Нужно жить жизнью произведения искусства, а не определять. Поэзия не имеет ничего общего с определениями, даже – эстетическими. Пикассо никогда не мог объяснить кубизм. Он его создал, он его прожил» –так говорил французский писатель Макс Жакоба.

Только вот один из очень и очень немногих художников – Ахмад Бабаев, старается всё же реанимировать этот вид живописи. Как это у него, получается, трудно понять, если не знать, что за каждым полотном стоит тема, пережитая самим художником в жизни. Бабаев наряду с реалистической манерой живописи активно вводит в свои произведения декоративные элементы. Со временем доля декоративности увеличивается и как бы срастается с тонкой реалистической манерой, рождая своеобразный, во многом неповторимый стиль. Но всегда тематика его работ строится на глубоком знании восточной этики и высоком интеллектуализме самого автора.

Обращение художника к подобной форме эмоционально-художественного отражения действительности является характерной чертой становления искусства Узбекистана нового времени. Живопись в даже его жанровых полотнах монументальна, наполнена той грандиозной значительностью, благородством и интеллектуальностью каждого изображённого человека и показывает именно то место в историческом процессе жизни, которое они заслуживают. На место либеральному благодушию, больше похожему на летаргическую дрёму, в последние годы на живописное пространство Республики Узбекистан приходит романтизм, несомненно, аналогичный порыву свежего животворящего ветра, который присутствует во многих полотнах художника.

Вокруг работ художника, как я уже отметил, нередко возникают споры среди его коллег. Часто в них – спорах, преобладает маниакально-депрессивный психоз, который не могут скрыть в своих суждениях отдельные «гениальные личности». Конечно, бывали и такие в истории «Большого Искусства», которые как, например, Винцент Ван-Гог, продавший при жизни всего одну картину в «Салоне отверженных», скончался в клинике для душевных больных в Сан-Реми. Может быть в таком случае, надо им, как Maestro подарить своё ухо новой куртизанке Рошаль из городка Арли? Но Ван-Гог в отличие от наших «продвинутых творцов» никогда никого ни в чём не обвинял и не пенял на непонятливое искусство, как это делают сейчас в адрес Бабаева. Обвиняют нашего мастера живописи в розыгрышах этнических «карт», а когда не понимают поэтику философских образов, то и в настоящей фанаберии. Но всё это есть не более чем «закулисный трёп» без обсуждения людного и цена ему – ломаный грош. Это происходит потому, что нас приучили к поэзии, в которой нет языка. А истинная поэзия – это любовь, которая не может быть, по определению – без жертвенности.

Как это ни понятно, что полотна Бабаева – самое высокое достижение реалистической живописи, базирующейся на искусстве русской академической школы. В портретных этюдах, разрабатывающих центральные образы картин, Бабаев достигает большой глубины и конкретности психологического анализа. Он создаёт также синтетические образы, суммирующие наблюдения над реальной человеческой природой, где портреты поражают остротой психологической характеристики.

Иногда экспрессия, выплеснутая на холсты мастера, сближает его с повышенной эмоциональностью живописных образов, возникавших в Испании более двух столетий тому назад. Именно по эмоциональному звучанию (но не красочной палитре, ибо краски Бабаева это истинный, неповторимый Восток), картины Ахмада приближаются к творческой манере Франсиско Гойя-и-Лусиентеса в самых лучших его творениях – фантастически смелого, неповторимо острого реалистического гротеска – серии «Капричос»! Но язык живописного символического смысла у Бабаева фактически одной тональности, которой был присущ величайшему графику XX столетия – Обри Бердсли, если вспомнить его иллюстрации к «Саломее». Это язык смыслов и трагедий.

Обращение художника к подобной форме художественного отражения действительности является характерной чертой становления искусства нового времени. Живопись в его даже в жанровых полотнах монументальна, наполнена той грандиозной значительностью, благородством и интеллектуальностью каждого изображённого человека, именно то место в историческом процессе жизни, которое они заслуживают.

На место либеральному благодушию, больше похожему на летаргическую дрёму, в последние годы приходит романтизм, больше похожий на протестное выступление, недовольных «трескотней о всеобщем процветании», интеллектуалов. Они уже не верят в прокламации! Им не нужны убаюкивающие подачки властьпридержащих в виде несусветных званий и, ни к чему не обязывающих, премий. Появилась целая плеяда живописных «романтистов» в среде которых Бабаев и пребывает, это Файзулла Ахмадалиев, Алексей Гвардин, Аслиддин Исаев, Людмила Садыкова, Татьяна Ли, Аслиддин Колонов, Марат Садыков, Анвар Мамаджанов, Азиханов Рифкат и далее, совсем небольшой список сотворителей поистине «красивого» искусства.

Поскольку в самом Коране нет ясно выраженного запрета изображений живого, нам предлагается искать ортодоксально-религиозное выражение запрета в толкованиях Корана, пышно расцветших после смерти пророка Хадисах, представляющих своеобразную оправу к Корану. Однако эта точка зрения неправомерна, ибо не раскрывает не только психологии возникновения запрета изображений в мусульманской ортодоксии, но и не объясняет причин отрицательного отношения к монументальной живописи среди народов, воспитанных мусульманской религией, находившихся под его сильным влиянием в средневековую эпоху. Наконец запрет изображений культовой живописи и изобразительности в искусстве – это не одно и то же. Хадисы предписывали изображать природу, ландшафты, но не человека, не изображать Бога, святых, мучеников, ибо Бог мыслился как чистая духовность, очищенная от всего человеческого и случайного.

Восхищённость взора, потрясённого исламскими витиеватыми орнаментами – «арабесками», усилена выразительностью всемогущего слова. Разумеется, во все периоды развития живописного искусства существовала грань между роскошными произведениями, выполненными в частных студиях аристократов и правителей с одной стороны и произведениями, выполненными, если можно так выразиться – на коммерческой основе для лиц, обладавших меньшими средствами и властью. В этих, вторых произведениях не употреблялись дорогостоящие материалы. Но тенденция украшательства, как элемента духовной образности и менталитета исламской традиции продолжалась вплоть до XVIII века.

Именно этот самый цикл работ Бабаева, можно считать не просто красочным, сколько интуитивно драматическим, с некоторой долей меланхолии. При этом я, безусловно, приемлю меладрамотические координаты живописи, не потому, что ущемлён сердечными неурядицами сам, а в силу того, что и такая живопись должна непременно быть. Так в живописи Людмилы Садыковой, я нахожу существование очень непростого для описания круга персонажей приёма, где накладываются оптимистически-меланхолически-романтические стереотипы, ограниченные скажем, у Р. Гаглоевой прежних лет. И вот у Ахмада Бабаева в полотнах последнего времени, в красочном экстазе бытия, присутствует и то и другое и, даже, третье.

Иначе, оболваненная уже нашими эпохальными историческими «открытиями» толпа, не бог весть, что может сотворить в порыве подобострастного обаяния лозунгируемого нового Рая на Земле, где Узбекистан, как предлагают верховные чиновники страны, станет центром вселенского счастья. Евреи превозносят молитвы: «Ты избрал нас из всех народов, полюбил нас, благоволил к нам, освятил нас заповедями своими...». Современная человеческая цивилизация ещё никак не может пережить «богоизбранности» еврейского народа, а уж тут, как тут – «Узбекистан, страна с великим будущем! (И. Каримов)». Мы уже проходили эту Историю, когда «богоизбранные» или «великие» пытались создать на крови многих миллионов невинных жертв, империю нового типа, со своим путём развития! И где теперь эти «великие империи»? Куда же ведут творцов художественных образов подобные лозунги? Они стали археологией...

Это тот самый первобытный инстинкт преувеличения, который мы наблюдаем на примере наших наскальных изображениях или в древнейших образцах первобытной скульптуры. Это биологическая особенность человеческого сознания в разных формах проявленная в культуре мировых цивилизаций. Принцип преувеличения представляет скрытый механизм, заложенный в наше сознание самой природой и являющееся частью человеческого существа, поэтому, когда речь идёт об универсальности чего-либо, то этот фактор связан с общностью культур. Любые древнейшие изображения, даже, казалось бы, уже совершенно цивилизованных народов – шумерийцев, египтян, греков, несут в себе принцип преувеличения.

Этот инстинкт гипертрофирования реального мира вокруг в процессе творческого воссоздания, скрыт в сознании каждого, даже современного, человека. Избыточная реалистичность издревле вызывала скорее раздражение, чем восторг. Ибо реальный мир с его видимым, и так, реализмом, не позволял воспринимать произведение, как искусственно созданный объект. Этот плод творчества художника обязательно должен был отличаться от реализма жизни.

Художники древности прекрасно понимали, что избыточная реалистичность в изображении, например – человеческого тела, мешает восприятию и перешли к рафинированному изображению, наполненному элементами условности, как бы заставляя зрителя додумывать и мысленно добавлять детали.

Позднее, греки смогли воплотить в своём искусстве тот потенциал, который был заложен Природой. Действительность кроется в том, что люди уходят от реальности, но всё что преувеличивает её, вызывает в их умах восторг. Именно поэтому в их, греческих скульптурах, человек выглядит сверх реалистично. Сверх! По мере изменения культурных ценностей в обществе, менялись и формы такого вмешательства. Художники–экспрессионисты экспериментировали уже с цветами и освещённостью. По мере роста культурного разнообразия менялось и само общество.

Однако тот древний инстинкт всё ещё жив в людях! В частности, этим объясняется популярность искусства комиксов, выбор некоторых «авангардных течений» в живописном искусстве, неслучайное предпочтение типажей современных фотомоделей, выбор одежды, а умелые маркетинговые ходы направлены на то, чтобы заставить человека видеть то, что он хочет. В эпоху цифровых технологий масштабы гиперболизаций и потенциалу к их реализации ещё больше приумножаются. Даже собственное тело человека становиться объектом импровизации. Общественное мнение оценивает эти эксперименты как поиск новых путей быть привлекательным.