Несколько этюдов о странствующей во Времени

Этюд I.

...Благослови уходящего и отпусти его с добрым сердцем. С идущем по трудным дорогам жизни преломи хлеб и поделись пиалой чая. Но так ли важно, куда ведёт меня или странствующего путника дорога – в базилику Санта-Мария Маджоре или поклониться святым мощам волхвов в Кёльнском соборе, или для одинокой молчаливой беседы на мазаре мудрого Парпи-Ата? И никогда не спрашивай у путника, когда он вернётся домой, ибо это ему неведомо, поскольку Предопределение не нами установлено, но память хранит облики родных, любимых, близких. Мы обязательно вернёмся к родным пенатам, этим добрым хранителям домашнего очага. Так установлено, что любая самая бесконечная дорога, всё равно приведёт человека в свой дом, где его будут ждать, даже через бесчисленное количество столетий...

...Живописные работы архитектора Татьяны Немцович как будто вырастают из других категорий нами уже известной Вселенной. Она писала полотна и картины в соответствии с разумом, а не интуицией, по законам которой мы сейчас с вами живём. Поэтому я сегодня хочу говорить о её живописном творчестве, ибо подобные примеры – когда архитекторы становятся художниками, мы имеем в достаточном количестве. Ведь никто ещё не определил – где архитектор не художник, а где художник не совсем архитектор. А как нам разобраться в этом?

Если единым взглядом окинуть всё творчество Татьяны Валерьевны, то перед нами предстанет удивительно самобытный и притом великолепно мыслящий художник. Но вот только можно ли познать всё творчество этого человека? Всегда, как говорят сегодня, «останется за кадром» огромный океан ещё не открытых нами её интеллектуальных вершин. Так по каким дорогам, по каким путям и тропам нам идти, чтобы познать тот мир, в котором творила эта изумительная художница?

Я никогда не был странствующим пилигримом, который в поисках Истины проходит бесчисленное количество дорог. Я был исследователем и притом профессиональным атеистом, работая в Республиканском Доме научного атеизма. Целью моих странствий по практически всем «святым местам» Центральной Азии было изучение происхождения религиозного мировоззрения исконных народов этих земель. И вот однажды я отправился в путь к святому «Парпи-Ата».

...Сначала мы летели туда на страшно дребезжащем самолёте, больше похожим на летающую скамейку. Весь полёт я пытался выяснить у пилота, не этот ли самолёт построили братья Райт? Потом на чёрных «райкомовских «Волгах» поехали дальше, а затем пересели вместе с секретарём райкома комсомола на осликов, по крутым скальным тропам поднимались по ущельям вверх, к скале, где приютилось небольшое сооружение, меньше всего похожее на монастырь. И вдруг, мои райкомовские «комсюки» превратились чёрти во что!

Внезапно один из моих попутчиков бросился к роднику и стал вылавливать валявшийся рядом с ним закопчённый казан. Другой стал собирать вокруг хворост, а сам секретарь, как Амаяк Акопян, ловким движением вытащил из мешка, висевшего на моём же осле, абсолютно чёрного лохматого петуха.

– Мы не можем подойти к святому, – сказал секретарь, – пока не принесём достойную жертву! Пока мы всё быстро приготовим, вы отдыхайте, фотографируйте и всё будет хорошо...

Я был сражён. Ещё бы – время, когда мы уже практически построили коммунизм, а тут вдруг – «пока не принесём достойную жертву»!

Устроившись у журчащего ручья, я стал всматриваться в скалу, что возвышалась над зияющем чревом пещеры. И было в ней – этой скале, что-то человеческое. Как будто седовласый старик всё время смотрел на меня. Куда бы я ни пересаживался или отходил, но этот каменный лик всё время смотрел именно на меня. Вот уж был чёткий «эффект прямого взгляда» на зрителя. Эффект до кружения в голове, и от этого становилось как бы «не по себе».

Всё вокруг нагнетало чувство какой-то беззащитности перед Временем, теми обстоятельствами, в которые я волею Судьбы был сейчас вовлечён. Иссохшие остовы гигантских платанов, тысячелетняя арча, обжигающий холодом родник и абсолютная тишина, едва лишь натруженное сопение моих провожатых и треск ломающихся веток для костра.

Только потом я понял, что наступило время мистерий? Не зависящим ни от кого из нас обстоятельствам, присутствующих сейчас и здесь. Наш петух где-то в отдалении от меня проголосил пару раз, а затем хрипло замолк, вероятно, стал выслушивать наставления Святого.

Я буквально обомлел. Какой-то неясный, приглушённый голос говорил мне о сути моего Бытия. Моё бытиё до этого никого никогда не касалось, – так я считал, так мы говорили на наших собраниях, ибо мы знали, что нами руководит «Моральный Кодекс строителя коммунизма»! Татьяна Немцович пережила и этот «ослепительный этап» построения социализма в нашей многонациональной стране.

Мне показалось, что тогда, будучи в Парпи-Ата, я понял, в чём же смысл жизни? А ведь «ларчик открывался просто» – понять, что Познание, это и есть наше предначертание. Всё остальное – только наша локализация идей, которые, по существу, и никому-то не нужны вовсе. Сегодня я не ведаю, что же произошло с Татьяной Валерьевной в 1999 году, когда она стала писать совершенно иные картины. Именно в этот момент в её творческой биографии и начинается настоящая, символическая живопись. Только вот когда перелистываешь её Книгу Жизни, на страницах которой, вместо строк мы видим картины, то замечаешь, будто именно в это время художница обращается к высокой духовности!

Теперь, я вероятнее всего никогда не узнаю, что подвигло её к Откровению, но вот её картина «Монастырь Парпи-Ата» написанная 2001 году, как будто воскресила и мои воспоминания о поисках Первоначала. Теургическими взмахами кисти она цветовой феерией описала пространственное состояние того самого момента пребывания там. Было на этом полотне акустическое звучание настроения, витающие в поднебесье неясные образы святых и усердные хранители канона пятницы, а безмолвные старухи, невесть как оказавшиеся здесь, собирали малюсенькие рубли на соль, муку и спички. Они, богостроители, в аскезе своей скапливали эти крохи, но не для того, чтобы уподобившись современным самопровозглашённым шейхам заруливать к святым местам, ставшими доходным делом, на «лексусах» или «нексиях», а для того, чтобы в старых плошках и чугунных светильниках не гасли огоньки Памяти, оставленные паломниками.

Очень часто мне хочется сказать: оглянись прохожий и узри, что уже чуть ли не каждый кишлак или ничтожный аул бросились выискивать могилы своих собственных святых, прикрываясь лозунгами о «возрождении исконных национальных традиций». И, о, чудо! Могилы святых шейхов обязательно находятся! И стали шляться по городам и весям легионы аферистов торе и аксуяков, отщепенцев кожаляров и джадарчи (колдуны), дэвона (одержимые девами) и джинды (одержимые джинами), пройдохов шейхов и парийхонов (одержимые пери), религиозно безграмотных дервишей (пришедших за подаянием под дверь) и имамов, баксы (шаманов) и мюридов, новоявленных суфиев и чирагчи (хранителей святынь). «Неужели Аллах предписал вам в качестве молитвы, чтобы вы жрали, как скоты, и плясали?», – сетовал по такому же поводу Ал-Худжвари.

Именно в это время – в 1999 году, у Татьяны появляется ещё одна работа – «Чаша». Картина удивительно эмоциональная по своей притягательности. Водная гладь, как символ чистоты; горы, как воплощение высокой духовности; тревожно-открытое небо, заполненное вечерними (стало быть – уходящими) красками, а на красном основании, цвета пролитого не-то вина, не-то крови, стоящий одиноким символом – Грааль. Чаша всемирного очищения. Тот бокал жертвенности, в котором была когда-то сконцентрирована кровь Христа. Но мы не видим в чаше крови, но только символ яйца – как право на Возрождение. Это тонкая и глубокая мысль, постичь бы нам её своевременно.

В то же самое время художница пишет диптих «Ковчег», наиболее ярким и запоминающимся из него показан руинированный громадный мавзолей, подобно судну в океане, прорезающим пенящие штормовые волны древнего, забытого Богом, кладбища. И облака над ним, как сорвавшиеся клубы пены, рождают образы то чёрных, то белых птиц. А птицы на Востоке, всегда ассоциировались с ушедшими в Вечность душами людей.

Этим же духовным пафосом пронизан и другой диптих Немцович – «Дорога к Свету». У древнего здания коленопреклонные полуреальные фигуры паломников. Мощными, теургическими мазками насыщенной краски передано мятущееся состояние небесного свода. Завихрения облаков, как бы стирают грань между синевой неба и зеленью земли. В эту феерию вращения включено и стоящее одинокое старое дерево. Странник, охваченный желтоватой аурой, как будто уснул в глубоком трансе не-то религиозных раздумий, не то внутренней созерцательности. Из глубокой тени внутреннего пространства здания (мавзолея?) как бы выплывают неясные фигуры – не души ли это упокоенных святых? А может быть, мне это только кажется?

Картину как будто разрывает извилистая огненно-световая река, несущаяся к земле от светила. Она подобна молнии – молнии посвящения, молнии очищения, которая встречает у небесного порога Чистилища, молнии, ведущей к Истинному Свету. Дорога извилиста, крута и не каждому под силу подняться по ней.

Разговор с Богом – это дело интимное, сугубо личностное. Сам Пророк ислама молился дома или в уединении, а мечеть в Его представлении была не больше огороженного участка, пустынью. Да и Пророк Иисус, тоже, вроде, не воздвигал храмы, а первые истинные праведники христианства вообще собирались в подземных катакомбах митраистов.

Немцович, несомненно, смогла передать и пафос, и красоту, и величие общения с Софией. Неважно кто и когда пришёл к этой дороге Света. Важнее – как и через что он к ней пришёл. Благословите, говорит Татьяна, любого идущего, ибо на этом пути его ожидают многие опасности – пустословие, стяжательство, соблазны эгоцентричности и надменности...

Необыкновенна в своём сюжетном решении и полотно Немцович «Исповедь». В ней нет привычного для нас решения, когда художники, раскрывая эту тему, пишут ползающих на коленях перед алтарём грешников, либо стесняющихся своего лика откровенников. Нет. Художница показывает нам горящую свечу, на фоне изломанного скалистого ущелья. И вот уже не надо лишних слов, чтобы понять смысл этого откровения.

В этом же году Татьяна Немцович, продолжая эту тему, создаёт картину «Чарвакские ведения». На полотне как будто из водной глубины водохранилища поднимается островок, на котором стоит похожая на древний мавзолей, юрта, от которой только тень креста. И поднимаются из воды вместе с этим островком не то души святых, не то светлые ангелы. Не могу я сегодня это уточнить у художницы, но воображение рисует мне, именно – души тех, кто когда-то жил в этом месте. Созданное в ущелье вблизи Бричмуллы водохранилище поглотило кишлачки, древние курганы, старые кладбища. Срыто под водой Прошлое. Смотря на картину, мне слышатся звуки торжественной мессы Бетховена и скользят по воде отблески светлого, святого былого Бытия.

Татьяна Валерьевна рассказывает о людях, об их единственной жизни, прожитой с достоинством, в трудах, пониманием истинного интернационализма, прошедшего через историю этого края и о памяти, о них, которая, кажется, только художницу и интересует. Она рассказывает о лирических образах тех, у которых была общая мечта о вечности, за которой сквозит утопия Николая Фёдорова о воскресении людей в будущем... В сущности, Немцович выстраивает эту тему, как музыкальное произведение – на контрапунктах. Среди основных антагонистов – Время и Человек. Тревожные тона красок горного обрамления водной глади, первоплановая белизна и красно-коричневые скалы ли, деревья ли, очень похожие на идущих в капюшонах паломников или служителей, как бы усиливают мысль автора – послание Миру, Небу, Природе и Душам родных и близких.

Именно в этих трудах Немцович проявляются яркие черты талантливого пейзажиста. Её пейзажи напоминают мне произведения Альфреда Сислея. И у того, и у другого художника Природа наполнена необъяснимой внутренней красотой. А это уже – стиль. Он складывался несколько ранее в картинах Татьяны «Вечерние сумерки», «Осень», «Одинокое дерево», которые были проникнуты философией жизненной реальности. Особенно впечатляет полотно «Дом моего детства» 2006 г. Подобная организация Пространственных параметров говорит больше о профессионализме художницы, прекрасно разбирающейся в Духовности окружающего Мира...

Известная работа художницы Немцович того же времени, осуществлённая в триптихе «На стыке тысячелетий», как глоток живительного эликсира для памяти каждого. Или ещё более ранняя картина «Плач Богородицы», совершенно неожиданная для меня, но вот именно с этой работы, вероятнее всего, и началась дорога Татьяны к теме истинного Просветительства.

Правда, я должен при этом признаться, работы некоторой части художников страны в этом направлении понимания духовности дают для появления чистого благородства души гораздо больше, нежели бесчисленные «семинары» с говорильной о духовности. Разумеется, самозабвенным «гайдарам живописи» несущимися впереди арьергарда, всегда было нелегко пробить оборону непонимания. Обязательно в этом авангарде были жертвы. Как бы мне может быть и хотелось изобразить некое мученичество во имя идеи, но в жизни Немцович этого не было, ибо, пусть это звучит жёстко – любая жизнь на Земле, это дело фатальное. Вот только бы, пока ты жив, понять бы нам Смыслы, Предопределения...

Этюд II.

Вникая в творчество Татьяны Немцович, я сделал своеобразный вывод – не очень-то любят и, что немало важно, умеют наши художники писать портреты своих коллег по живописному клану. Случается, что у художника рождается за всё его творчество один, два, от силы – три, портретные работы живописцев, чаще тех с кем дружен автор.

В биографии Татьяны Валерьевны есть этап, когда она написала целый цикл очень интересных портретов ведущих художников страны. Что этому предшествовало – иллюстрации к статьям мужа о творчестве художников или откровенный разговор с теми, кто живёт миром творческих исканий? Поди сегодня разберись. И всё же в этом примечательном портретном цикле было нечто большее, чем желание просто показать облики соратников по ордену. Именно на это намекает то, что с некоторых художников Узбекистана она писала по нескольку портретов.

Ещё совсем недавно, память это хорошо хранит, как художниками вменялось писать серии портретов «Ударников коммунистического труда», «Передовиков производства», «Героев социалистического труда» и т.д. и т.п. Казалось бы, отдавая дань «традиции», достигшей своего апогея в «эпоху развитого социализма», Немцович привычно идёт по этому пути. И впрямь, все портреты художников принадлежат академикам по легитимированному статусу. Настораживали меня и подписи к портретам. Например – «Портрет Мирзаева Алишера Тулягановича – Академика живописи, Профессора, Народного художника Узбекистана, Лауреата Государственной премии». И такие названия практически под каждым полотном. Что это, размышлял я, не хотела ли Татьяна Валерьевна «потрафить» титулам в угоду чьих-то амбиций, или уже у нас нельзя академика назвать просто, как коллегу – «художник»? Или же это типичное восточное подобострастие, которое со школьной скамьи вдалбливается в сознание азиатов? Здесь было над чем подумать, это несколько смущало меня...

В этой связи мне вдруг вспомнилось кладбище на окраине Самарканда, где на одном из надгробий я прочёл фамилию, имя и отчество покойного, а строкой ниже было увековечено: «Доцент»! И тогда подумалось мне, в печали, что вот оно – триумфальное самолюбование, от которого, родственники покойного должны были приходить в почтительный трепет. Но при этом я знал, что во всём мире сотни и сотни надгробий несут только одно имя или фамилию, например – «Гёте», «Моцарт», «Владимир Набоков», «Альберт Эйнштейн», «Велемир Хлебников», «Карл Брюллов», «Илья Репин», без титулов, званий. Только в редких случаях я встречал на постаментах добавки такие как «историк» (Соловьёв, Ключевский и т.д.), «поэт» (Есенин, Александр Блок, Белла Ахмадулина и т.д.), «художник» (Саврасов, Иванов, Кандинский и т.д.), без количества «лауреатных премий» и «персональных выставок»...

Мне понадобилось много времени, чтобы понять в раздумьях и разобраться в сущности этого цикла портретов. Внимательно изучая работы Немцович – «Портрет живописца Йигитали Турсунназарова», «Портрет художника Нуритдинова Акмаля», «Портрет художника Саъдуллы Абдуллаева», «Портрет художника Джавлона Умарбекова», я постарался пойти от истоков. То есть – с чего начинался этот цикл. А начинался он, как и у всех других художников, которые специализируются на жанре портрета, конечно, с проработки образов родных, близких, знакомых. Это уже аксиома. Так случилось и у Татьяны. Сначала она пишет в 1999 году «Портрет дочери Марины», а в конце года портрет «Сайёра – Вселенная». Затем, на следующий год, «Портрет дочери Елены». И никто не думал тогда, что это весьма успешное начало разовьётся в своеобразный цикл, когда художница поменяет не только образный выбор, но и технику живописного воспроизводства. Она стала писать «по-другому»!

Точечными короткими штрихами кисти, практически, чистыми цветами. Пропали теургические элементы живописи. Классический реализм заговорил у неё на другом языке. Как предыдущее духовное озарение, в её живопись вторглись раздумья над творческим откровением.

В 2001 году Немцович Татьяна пишет портрет Ахмедова Рахима Ахмедовича. Это был абсолютно точный по документальности и совершенный по глубокой внутренней динамике портрет истинного творца. Вдумчивый взгляд Ахмедова погружён куда-то вглубь своего сознания. Очень редко можно встретить в жанре портрета такую выразительность, которую удалось передать художницей...

Через три года Татьяна снова возвращается к этому образу и пишет «Портрет Ахмедова Рахима Ахмедовича» 2004 г. и посвятила его пятидесятилетию педагогической деятельности маэстро. Конечно, старик Ахмедов был совершенно неординарной личностью. Многие художники нашей страны называют его своим учителем. Это действительно так, ибо только Божественное повеление могло создать настоящего живописного классика второй половины ХХ века, возглавлявшего Творческое объединение художников Узбекистана с 1965 по 1984 годы. А спустя ещё пару лет Немцович пишет портрет академика Ахмедова (с сигаретой). Вот уж это было такое глубокое погружение в творческий образ этого человека, который трудно вообразить большинству современных художников.

Портрет выдающегося графика Татьяна назвала «Яблоня в цвету. Портрет художника Кутлуга Башарова», на котором цепкий, целеустремлённый взгляд художника постигал не только Пространство и смыслы Бытия. Именно таким сохранился и в моей памяти этот талантливейший иллюстратор.

Божественным перстом был отмечен и другой художник из Ташкента, оказавшийся в этом цикле творческих портретов – Баходыр Джалал. «Космос внутри себя. Портрет художника Баходыра Джалалова» 2008 года более жёсткий по исполнению, но гораздо насыщенный цветовыми нюансами. Погружённый в раздумье автор монументальных фресок и виртуозных живописных работ, стоящий на фоне калейдоскопа своих творений, был, несомненно, духовно близок и понятен художнице, поскольку оба они принадлежат именно к категории «символических романтистов» в Центральноазиатской живописи. До этого портрета она написала Баходыра Джалала уже в романтическом ключе. На фоне больших красных цветов художник осторожно прикасается к веточке, усыпанной нежными белыми цветами с розоватым отливом. Действительно, когда я смотрю на этот портрет, мне хочется сказать: не каждому выпадает в жизни счастье родиться под веткой цветущего персика, как это повезло признанному сейчас во всём мире маэстро!

Короткими, жёсткими мазками кисти она выстраивает мозаику портретного образа. А что такое портрет, который пишет художник? На мой взгляд, очень и очень редкая фотография способна передать истинное лицо портретируемого. Ибо перед камерой на какое-то мгновение можно «сыграть» определённую роль, эмоции, образы. Но вот портрет живописца всегда (по большей части) безжалостен. Он передаёт, и очень часто, только то состояние, которое присуще натуре. И в этом тоже откровенность художницы Немцович!

В своих портретных работах Татьяна предельно ясна. Часто она как будто влюблена в свою натуру. Она чувствует ту ауру, в которой должна изобразить своего «героя». Её предельность в изображении обусловлена понимаемой личности обрисовываемого...

Вот один из самых потрясающих написанных ею портретов – «Портрет академика живописи Рузы Чарыева». Но здесь речь идёт не об «академике», а о человеке, который понял сущность национального искусства, о том, кто написал сам «Байсунскую Мадонну»! Пыл, терзания, неустроенность гения – всё есть в этом полотне Немцович. Она прочувствовала именно то время в жизни художника, когда мы с ним довольствовались, сидя в ташкентской чайхане, лепёшкой, чайником чая и горстью парварды. Но тогда мы с ним всё равно говорили об искусстве, о развитии живописи в нашей стране! Он был задумчив, меланхоличен и светел, как Пророк. В то время мы знали с ним, что было уже в живописи страны, что есть и что будет!

Татьяна неожиданно увидела этот проникновенный взгляд. Скажите мне, кто ещё так мог понять и воплотить образ самого творца, художника, в его нескончаемом раздумье о существовании?

Наград и привилегий за этот цикл, художница себе не «пробивала». Но в цепи моих раздумий вдруг оказались портреты и не художников. Например – «Портрет писателя Сухроба Мухаммедова», написанный в 2003 году, что и «Портрет художника Набиева Малика», а потом и выдающегося узбекского композитора «Портрет Мухтара Ашрафи за дирижерским пультом», того же года...

Немцович обладала выдающимися способностями эйдетизма, ныне редко встречаемое качество среди даже сугубо профессиональных художников. Вероятнее всего, эта способность сохранять в памяти все образы, даже малейшие детали, в течение длительного времени, была выработана ею на многолетней архитектурной практике. Тем более, что ей приходилось творчески трудиться в течение многих лет на должности ведущего архитектора в самых уважаемых проектных организациях страны. При этом в её живописных работах никогда не было даже намёка на эстетство.

Вот чего не было в творчестве Татьяны, так это «самоцензуры» – той самой, которая заменяет сегодня пресловутый «Узлит» или «Худэкспертизу»! Она писала свои картины, как дышала, без разрешения на вдох и выдох откуда-то сверху. И в этом художница – это само обаяние искренности!

Что это было в её работах? Неужели этот пресловутый и кичливый Запад сошёлся с забытым и непонятым до сих пор Востоком в этом духовном преломлении Времени? Сегодня, как и столетие назад, некоторые говоруны довольно часто цитируют известную фразу «Запад есть Запад, Восток есть Восток и никогда им не сойтись!».

На самом же деле эта фраза, ставшая поговоркой, к Киплингу не имеет никакого отношения, поскольку это преднамеренная, переиначенная в ложь философия произносящего. Да, действительно, мы можем одну из самых больных коллизий века нынешнего формулировать строчками столетия позапрошлого: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут...» Но и это не совсем правильно, и прежде всего потому, что из великой баллады Редьярда Киплинга вырвана цитата, которая не открывает истинного пафоса сочинений британца. Я её сейчас приведу полностью. Вчитайтесь:
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный Господень суд.
Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт...

А, каково? Совершенно иной смысл, не правда ли? И это ещё не всё о чём здесь писал Киплинг – если человек по-настоящему сильный, то и в другом он видит, прежде всего, человека!

…Конечно, мне далеко до витиеватого языка искусствоведов, когда они описывают чьё-либо произведение живописи. Вот и искусствовед Сергей Немцович, что называется, «постарался» так описать это полотно, как если бы он выступал на «Учёном Совете» по защите докторских диссертаций: «...В картине «Торжество» выполненной в стиле «Nana-Art» показан экзотический мир не только цветов, но и квантовый (Sic!) расклад живописи в целом. Атом (Sic!) работы говорит о необыкновенной Божественной красоте, среде, напоминающей как у святых ауру. Растения: белые лилии символизируют нежность, ромашка и абстрагированные розы – любовь. Заглянув в глубину души, автор создаёт пространство тонких чувств, неподдающихся стилистической модификации (Sic!). Глядя на произведение, у зрителя возникает упоение гармонией цвета, загадочностью, изящностью исполнения и радостью настроения, которых «мещанину-сибариту» не в силах оценить. Ментально микроскопический объём не любит шума, вызывающего тепло(Sic!). Смотря на живопись, хочется тишины, чтобы подсознательно понизить температуру воздуха, присутствующего в композиции(Sic!). Мелодичную музыку слышишь как рок-блюз электронной пронзительной гитары, охватывающей синхронной глубиной(Sic!) лирического звучания. Мощный ритм сердца уводит в поиск по звонкому небу в солнечный день. Чувствуется присутствие в моменте и удержание этого момента в себе – Человеке, ищущем и идущем дальше, за которым есть Бесконечность». Понятно, конечно, что тут хотел сказать искусствовед, хотя и чересчур замысловато. Но так вот он пишет о ней...

Правда, на мой взгляд, творчество Татьяны Немцович больше отвечает представлению о «романтическом символизме» – той уникальной форме живописи, которая сегодня присуща только части среднеазиатских художников. Именно моих соотечественников. Ни в каких «Европах», «Питерах», «Московиях», «Алмаатах» этого сегодня не встретишь. Разве что – с фонарём под ярким солнцем! А «Nana-Art» – это не более чем дань сегодняшней моде, извините – попытка подыграть надуманным «требованиям времени». Как, впрочем, и принятое у нас в рекламных проспектах – «евроремонт». Сегодня у нас даже самый обычный нормальный ремонт убогих «хрущёвских» стандартных квартир именуется никак не иначе, а «евроремонт»! Представляете – гастарбайтер из какого-то кишлака Кашкадарьи выполняет «евроремонт»! Не сомневаюсь в том, что есть неизвестные пока ещё широкой общественности, талантливые самородки из забытых Богом кишлаков Республики, которые производя ремонт в квартирах и частных домиках горожан, пытаются уладить урбанизм Ле Корбюзье с дезурбанизмом Э. Сааринена!

Мир как будто совсем сходит с ума – скоро, совсем скоро, мы будем радостно купаться в безбрежном океане потребительства, том самом обещанным нам, как «благополучие и процветании». И что нам дело до какого-то там духовного братства? Мы уже давно стали рабами рекламы, сами не замечая этого. Именно от этого трагического падения пытается своими работами Татьяна Валерьевна и увести своих зрителей.

Вот только так, приближаясь к этому искусству, она понимала, какое это счастье - выразить эмоции и свои представления в цветорафики. Именно полотна Татьяны Немцович «Первоцвет», «Жимолость», «Ромашки-лилии» как прекрасные иллюстрации к профессиональному сочувствию цвета, который рождает в зрителях Гармонию между помыслами и жизнью, что во все времена была проблемой проблем. Разумеется, это не более чем мои субъективные впечатления, но вот тональность красочного языка говорит о мощных переживаниях того, кто творил эти полотна.

Сейчас во всём евразийском живописном мире созидание искусства заменилось использованием искусства, отчего, в смятении, старалась уйти Немцович. Она оставила нам поразительные по красочности и эффективной созидательности свои картины, как благословение идущим. И чувствую я, как в сознании просто взрывается феерия красок, словно с полотна «Дорога на Красногорск», зовущая, влекущая на те неизведанные дороги, которые вновь меня приведут в чудесный мир Парпи-Ата...